«Собирались туризм развивать, да бомбежка помешала»
Утром в выходной день Торопец окутан снежным туманом. Из печных труб тянется дымок, пахнет углем. На улицах — ни души. На центральной Советской улице — аккуратные купеческие домики, новые фонари. О сентябрьских взрывах здесь ничто не напоминает, но стоит свернуть в частный сектор, из которого преимущественно состоит 11-тысячный город, становится ясно: в Торопце пострадал практически каждый житель.
На улице Шевченко, в 15 минутах ходьбы от центра, вынесло окна во всех домах. Кто смог, установил новые, другие просто заколотили досками или затянули пленкой. Свежие стеклопакеты вставными зубами белеют на стареньких домах.
Улицы Ломоносова, Володарского, Бердыши, Октябрьская, Ленина, Толстого, которые тянутся от центра в сторону арсенала, — окна вынесены в каждом доме, через одну — новые крыши. На Ленинградской улице, совсем рядом со складами боеприпасов, вторые этажи большинства домов наглухо заколочены ДСП.
Самый сильный взрыв той сентябрьской ночи вызвал эффект почти трехбалльного землетрясения. Несмотря на масштаб разрушений, говорить о случившемся люди боятся. Через несколько часов после атаки беспилотников власти разослали торопчанам смски с предупреждением «не распространять материалы с места пожара», пригрозив уголовным кодексом.
Люди поудаляли из телефонов видео взрывов, но жалуются в соцсетях: «Сын на СВО, крыша течет, тазы на чердаке, помощи никакой не получила, все за свой счет»; «Мы с мужем пенсионеры, взрывной волной выбило окно, обратилась в фирмы, которые занимаются установкой — сказали, приедут через два месяца»; «Двое детей, муж на СВО, потолок течет».
Дом на Советской, 147 — одна из немногих трехэтажек в городе — после взрыва стал местной достопримечательностью: у него целиком разрушены перекрытия. Все поражаются: как только не рухнул. «Это дом без фундамента. Когда его строили, я смеялся: сколько простоит? Вот выстоял, даже прикрыл нас», — рассказывает пожилой мужчина из соседнего двора, очищая от снега автомобиль.
В его доме несколько балконов и окон забиты фанерой. Мужчина вспоминает, что администрация даже пленку на первых порах выдавала со скрипом, считала каждый метр: «Все было по-русски».
«В Торопце нет нихрена. Нет больницы нормальной. Баню — и ту закрыли. Теплотрассы текут. Убожество, если разобраться. Фонарики в центре? Это для приезжих — пыль в глаза. Полигон разрекламировали на весь свет — вот его и проверили», — говорит мужчина.
Арсенал за 3,6 миллиарда рублей, расположенный в 5 километрах от города, торжественно открыли осенью 2018 года. По сообщениям государственных СМИ, в нем было 454 хранилища, полная загрузка каждого — до 240 тонн боеприпасов. Тогдашний замминистра обороны генерал Дмитрий Булгаков говорил, что арсенал «защитит от авиационных и ракетных атак и ядерного взрыва». В июле 2024 года Булгакова арестовали по делу о коррупции.
К 11 часам Торопец наполняется звуками: стучат молотки, ревет бензопила. В двухэтажном доме на улице Станция перестилают крышу, отрываемые доски стонут на всю округу. Рабочие, присланные из Твери, произошедшее в Торопце называют «стихией».
По городу то и дело снуют грузовики с военными номерами и буквой Z на капоте. В открытых кузовах рядками стоят фанерные ящики с металлическими ручками.
«То ли вывозят боеприпасы, то ли завозят — непонятно», — размышляет 70-летний таксист Вячеслав. После обстрела он побаивается шума самолетов:
«Страх этот поселяется надолго».
«Собирались в Торопце туризм развивать, да бомбежка помешала. Хочется, чтобы война закончилась. Простые россияне никогда толком и не жили: на войну деньги находятся, а как пенсии поднять — так денег нету», — вздыхает Вячеслав. Он получает пенсию 28 тысяч рублей.
Большие деньги торопчанам предлагают на войне. Власти Тверской области устроили предновогоднюю акцию: обещают 2,4 миллиона рублей тем, кто заключит контракт с Минобороны до 31 декабря.
«Стало взрываться — и полгорода нет»
В кафе в центре Торопца — ни одного гостя. Официантка Наташа в красной блузке одной рукой наливает кипяток в чайник, второй — судорожно набирает сообщение в телефоне. Женщина ищет, где сдать ДНК: ее брат подписал контракт, уехал в Украину и, кажется, погиб. Наташа прижимает телефон к уху:
— Вам можно тест на ДНК прислать? Я вас нашла в Телеграме. Вы мне объясните, что нужно сделать.
Наташе присылают аудиосообщение, мужской голос монотонно рассказывает:
— Чистыми руками берется чистая ватная палочка, по внутренней стороне щеки проводится… Кладем в конверт и обязательно пояснительную записку: я такая-то, имя и год рождения, ищу своего мужа из такой-то части…
Наташа, не отлипая от телефона, уходит курить, и две пожилые кухарки вполголоса обсуждают ее брата:
— Только ушел, пьяный записался. По пьянке видишь, что делается?
— Вот кто его звал? Значит, судьба у него такая?
— Ох, не знаю, Лидия Сергеевна. Красивый парень!
— Как так быстро убили? Жалко парня, жалко. Зачем он туда пошел?
Разговор плавно перетекает к сентябрьской атаке беспилотников. Женщины возмущаются, что по телевизору разрушительный обстрел назвали «пожаром».
— Тут был ужас, 1945-й отдыхает! Счастье этого города, что нет погибших.
Вернувшаяся Наташа вспоминает, как ночью 18 сентября с мужем и сыном прыгнула в машину и помчалась к родственникам за 20 километров. Горячая взрывная волна залетала в салон, автомобиль раскачивало, над головой пролетали куски шифера. Женщина тянется к телефону, но тут же вспоминает: удалила фотографии.
— После этого я неделю спала в спортивных штанах, боялась раздеться. Как кукла Барби — резко глаза открываешь посреди ночи и так тебе страшно!
От взрывов в ее доме вылетели окна, перекосило входную дверь, вырвало двери в комнатах. Крышу перестилали вместе с мужем: администрация ответила, что сможет помочь «дай бог, летом».
— Я понимаю, что администрация не виновата. Здесь никто не виноват, кроме Минобороны. Они должны были каждого пострадавшего спонсировать, потому что они в свое время ничего не сделали, чтобы нас защитить. Я не думала, что мы так опасно живем. Вроде до воинской части долго ехать, а стало взрываться — и полгорода нет.
Ремонт люди делают за свой счет и потом могут подать заявку на возмещение ущерба и получить компенсацию из резервного фонда правительства Тверской области. Суммы компенсаций чиновники озвучили только через 10 дней после атаки.
Установка одностворчатого окна — 35 000 рублей за квадратный метр, квадратный метр крыши — 8 700 рублей, печная труба — 10 000 за погонный метр. У мастера обязательно должно быть ИП или самозанятость: нанять рукастого частника или сделать ремонт самому и потом получить компенсацию не получится.
Еще одна проблема — сжатые сроки: подать заявку на возмещение ущерба можно было до 1 декабря. «Не успели купить телевизор до 1 декабря — все, поезд ушел. А купить телевизор для простого торопчанина — целая задача: средний доход на семью здесь 30-50 тысяч в месяц», — говорит местный юрист Владимир.
Десятки человек не успели подать заявки на компенсации — искали деньги на ремонт окон и покупку техники: в Тверской области каждый десятый живет за чертой бедности. К открытию МФЦ у входа собиралось по 40 человек. Люди просили чиновников продлить сроки — Торопецкая администрация ответила, что решение принимает «только Тверь». После многочисленных обращений горожан областное правительство все-таки продлило срок приема заявок на компенсацию до 20 декабря.
Вообще в идеале чиновники должны были назначить единовременные выплаты, говорит юрист. Тогда люди быстрее бы получили деньги и отремонтировали жилье, «а уже потом потянулись бы долгие разборки по возмещению».
Если бы взрывы в Торопце признали чрезвычайной ситуацией федерального или межрегионального уровня, по закону, каждый пострадавший, включая детей, получил бы по 50 000 рублей, при полной утрате имущества первой необходимости — еще 100 000 рублей.
Но взрывы в Торопце почему-то классифицировали как ЧС муниципального характера, при котором сумму выплат местные власти устанавливают по своему желанию. Хотя в законе четко прописано: при муниципальном ЧС число пострадавших не превышает 50 человек, а ущерб — 18 миллионов. В Торопце пострадавших в десятки раз больше.
«Эта идея с муниципальным ЧС — элемент беспредела. Еще в начале октября количество заявок на возмещение ущерба превысило четыре тысячи, а сделанные выплаты превысили 15,5 миллионов. Власть присваивает себе право делать, что угодно, не опираясь на законодательство», — говорит Владимир.
Был еще вариант: признать случившееся терактом, как сделали в Тихорецке Краснодарского края, где 21 сентября тоже была атака беспилотников. «Там воспользовались законодательством о теракте и на следующий же день выдали людям по 75 тысяч на руки. Это нормальная сумма: можно и окна залатать, и квартиру снять».
Ситуацию в Торопце юрист называет «катастрофой»: «У кого не оказалось сбережений — те в бедственном положении». А губернатор Тверской области Игорь Руденя, издававший все эти постановления, считает юрист, «даже не представляет себе масштаб бедствия».
«Какой холодильник брать, чтобы недорого переплатить?»
В магазин бытовой техники на Советской улице люди проскальзывают через плотные пластиковые шторки, заменяющие выбитые двери. В секции холодильников голубоглазая женщина лет 45 вместе с мамой решают задачу: как переплатить поменьше?
За утраченный холодильник власти выплачивают торопчанам 30 000 рублей, за телевизор, плиту и стиральную машину — по 20 000. Из четырех перечисленных предметов можно выбрать только два, остальное — за свой счет. Отдельно компенсируют покупку мебели — уложиться нужно в 10 000 рублей. Женщины растерянно открывают и закрывают дверцы холодильников. Цены — от 26 до 55 тысяч рублей.
— Тебе на даче летом жить, выбирай, — говорит дочь.
— Теперь там страшно, — вздыхает пожилая женщина.
— И в городе страшно.
Женщины рассказывают, что никак не могут уложиться в сумму компенсаций.
— Присмотрели самый дешевый диван за 27 000 — семнадцать тысяч переплатим.
— Купили телевизор — тоже переплатили из своих.
— Вот мы вешаемся: какой холодильник брать, чтобы недорого переплатить?
До сентябрьских взрывов таксистка Маша жила с мужем и двумя детьми в квартире площадью 21 квадратный метр в деревянном доме без удобств: туалет на улице, вода из скважины, печка. После взрывов их дом восстановлению не подлежит: «потолок лежит на полу».
Сколько всего торопчан лишилось жилья — сказать невозможно: эту информацию не разглашают. Местный юрист предполагает, что речь может идти о десятках людей. В основном, это владельцы частных домов с земельными участками или квартир в деревянном бараке — таких в Торопце особенно много.
Люди, чья квартира или дом признаны не подлежащими восстановлению, то есть «утраченными», получают сертификат на покупку нового жилья. На одного собственника дают 33 квадратных метра, на двоих — 42 и так далее. У Машиной квартиры было четыре собственника, и она нашла хороший вариант — 64 квадрата, с удобствами, хозяева оставляют мебель, есть клочок земли.
Женщина соглашается, что семья фактически «улучшила жилищные условия», но потом отмахивается: «Переезжать все равно не хотелось». Выбранная квартира стоит четыре миллиона рублей, за землю семья доплачивает 152 тысячи из своих.
Найденная квартира — большая удача. В Торопце очень скудный рынок недвижимости: новые дома не строят, на «Авито» выложено всего 16 объявлений о продаже. Некоторые люди вынуждены переезжать в соседние города — там больше вариантов. «Торопец очень хороший город, и переехать из него в какое-нибудь Нелидово — это провал. Это значит сменить качественную жизнь на некачественную жизнь — даже при всех наших бытовых трудностях», — говорит юрист.
После взрывов цены на жилье в Торопце росли каждый час, вспоминает таксистка Маша: «Утром смотришь на “Авито” — одна цена, через пару часов — уже на 300 тысяч больше. Пока идешь смотреть — уже другая цена. Потом начинают: “Кто вперед придет с сертификатом, тому и продадим”. Нам женщина хорошая попалась, говорит: “Если вы будете брать, я подожду”».
Провернуть сделку нужно быстро: жилищные сертификаты действуют до 20 декабря 2024 года. До новоселья человека ждут несколько комиссий. Первая оценивает разрушения прежнего жилья. Вторая — проверяет заключение первой и принимает решение о выдаче сертификата. Третья комиссия оценивает, насколько пригодно для проживания новое жилье.
Семья Маши в ожидании комиссии из Твери живет у родственников. Женщина уверена, что сделку одобрят, и в ближайший месяц они переедут в новую квартиру: «Мы же не виноваты, что так случилось».
Если же у человека в собственности несколько квартир или домов, ему дают сертификат на 500 тысяч рублей, но только при условии, что утраченное жилье он бесплатно отдает в собственность города. Местная жительница Софья рассказывает, что у нее, кроме разрушенной квартиры, в собственности только комната 8,5 квадратных метра. Ей обещают выплатить 500 тысяч рублей, но этого не хватит даже на однушку, цены на которые в Торопце начинаются от 1,6 миллиона рублей. Софья планирует судиться и добиваться жилищного сертификата.
Заречье. «До сих пор иногда бахает»
Деревня Заречье, расположенная между Торопцом и арсеналом, в прямом смысле выглядит как после бомбежки. Большинство домов оставлены: окна забиты фанерой, сквозь дырявые крыши светится серое небо. Заборы выглядят так, словно их ударили под дых. На ветру скрипят куски кровельного железа. В большом деревянном доме шесть окон затянуты плотной мутноватой пленкой, сквозь нее доносится стук молотка и бормотание телевизора.
«В Заречье осталось пять человек из 40 домов. У одной семьи дом полностью разбомбило, они его заколотили и уехали в город. У другой пожилой пары — дом под снос, у них нет сил отстраивать», — рассказывает местная жительница Марина, пока ее муж Андрей строит гараж.
Ремонтируют за свой счет: взяли в долг у родственников. Размеры компенсаций называют смешными: за ремонт «хозпостроек», к которым относится гараж, поначалу обещали 10 тысяч рублей. Потом сумму подняли до 50 тысяч, но это все равно мало.
Супруги с двумя детьми переехали в Заречье летом 2023 года: в торопецкой квартире было тесно. Взяли домик в ипотеку, посадили сад, завели кур и свиней. В ночь обстрела семья была дома.
«После третьего хлопка дом сильно задрожал, мы вскочили: “Дети, одевайтесь!”». Выехать напрямую в Торопец не смогли: на дороге полыхало горячее зарево. Выбирались в объезд, через Андреаполь, сделав крюк в 100 километров.
В доме Марины и Кирилла выбило окна и двери. «В шкафу стояла красивая советская посуда, все вдребезги», — хохочет Марина. На первое время супруги отправили детей к бабушке, а сами остались восстанавливать дом. Заклеили окна пленкой, топили печку — было терпимо.
Жить рядом с арсеналом страшно, признается Марина. «До сих пор иногда бахает. Два месяца прошло, а все равно: любой шорох, даже шум ветра — тяжеловато. Были бы вдвоем — еще ничего, а за детей страшно. Будем надеяться, бог милует».
Храм. «Как Хиросима и Нагасаки»
В одном из торопецких храмов сегодня радостный день: наконец поставили все окна. Уютно гудит новая печка из красного кирпича, 60-летняя мать Серафима в стеганой жилетке заваривает чай и негромко рассказывает:
— Царские врата разломало, собирали на скотч. Подсвечники и лампадки попадали. Восемь дней мы не уходили из храма: рабочие приезжали со Ставрополья, надо было поставить хотя бы маленькие стекла. За два месяца все проплесневело. Потом все заболели — такая психологическая травма.
Женщина показывает видео из церкви на утро после взрывов. Выглядит, словно по храму прошелся смерч. Из звуков — только хруст битого стекла: «Сначала хотела говорить, потом так сняла, тихонечко». Мать Серафима погружается в воспоминания.
— Мы не знали, куда бежать — в городе нет бомбоубежища. Собрались 17 человек в бане, попрощались со всеми, причастились. Мужики кричали женам: «Ложитесь, накрывайте детей, волна идет!». После взрыва волна ударялась о землю и расползалась крыльями, — мать Серафима разводит руки.
Женщина говорит, что через месяц стали умирать старики: «У кого инфаркт, у кого инсульт». Она связывает это с пережитым стрессом.
— В новостях сказали: «В Торопце все хорошо». Да ничего хорошего, очень страшно! Как Хиросима и Нагасаки. Теперь мы ложимся и не знаем, проснемся или нет. Живем одним днем.
Мать Серафима плачет, утирает слезы бумажной салфеткой. Она считает, что «надо жить мирно, ведь там такие же мамы, такие же дети». Она не понимает, зачем люди погибают на войне, но «молится за всех воинов». Ее зять, воюющий в Украине, во время отпуска сказал, что «там все очень страшно».
Чиновник в ссылке
Чиновник Константин из областного министерства уже третью неделю обитает в номере одной из торопецких гостиниц. Его прислали сюда «в ссылку» — курировать установку окон и дверей в храмах, библиотеках и домах культуры. Константин тянется открыть окно и тут же спохватывается: «Блин, не работает». Оконные рамы в гостинице не выбило, но повело взрывной волной.
В Торопце, говорит Константин, «вылетело порядка 6 000 окон», а установлено только две трети: «Социальные объекты нужно было восстановить до 1 ноября — у нас не получилось. Думаю, меня распнут: я не выполнил работы, которые должен был выполнить. Губернатор [Тверской области Игорь Руденя] поставил задачу, но она не очень выполнима».
Правительство искало подрядчиков, которые сделают работу за свой счет, и только потом получат оплату. «Все просело: у компаний не было денег. Да и с государственными деньгами люди не хотят работать — нет гарантии, что тебе их заплатят». К тому же найденные подрядчики срывают сроки: одна компания обещала поставить 25 железных дверей, но без объяснения причин привезла только половину.
Константин стал чиновником несколько месяцев назад, но уже фрустрирован бессмысленностью своей работы. За несколько недель в Торопце у мужчины сложилось впечатление, что дома культуры, которые он ремонтирует, «нахрен никому не нужны». В одном директор уволился год назад, помещение промерзло и не работает. «Мы поставили окна, поменяли крышу и сделали все, как положено. Галочку поставили, а бред-то остается!».
Или: в первые недели после взрывов Константин с коллегами ездил по местным храмам и сам закрывал окна фанерой и полиэтиленом. Прокуратура устроила проверку: кто разрешил бесплатно делать? «Прокуратуре пофигу на добрые дела», — объясняет Константин.
Чиновник ожидает, что его уволят. «Губернатор спросит: “А какого хрена такая жопа с ремонтом?”. Отвечу: “Потому что подрядчики говно”. Он такой: “Пошел вон”», — фантазирует Константин.
Он уверен: губернатор не будет вдаваться в детали и размышлять, насколько выполнима его задача. Руденя, по его словам, «никому не доверяет» и даже наведываясь в Тверь, поселяется в отдельном крыле отеля «Пушкин»: «Руденя очень богатый человек. Его эта ботва в принципе не интересует — у него масштаб другой».
Имена и некоторые описания героев изменены для их безопасности
